Александра Гейл - Дневник. Поздние записи [СИ]

Холл был полон людей, однако все они погрузились в абсолютнейшее молчание. Слышен был только этот отвратительный звук — шипение, которое остается, когда эфир прерван. Оно действовало на нервы. И не заканчивалось. Казалось, все ждут, чтобы фильм восстановился, не могло все завершиться так… Нет. Нет! Алекс знал, что фильмы, особенно документальные, заканчиваются строками на черном фоне, где пишут что было после. Но этот… этот снял мальчишка-любитель. Наверное, он просто не знал законов жанра. Не могло все заснятое быть правдой, это либо шутка, либо сон. Алекс резко обернулся. Даже представители интерпола стояли и смотрели на чертов экран. Шипение доказывало, что эфир не прерван, что вещание идет. Все, все ждали строк на черном фоне. Но шли минуты, а их не было. И кому-то нужно было очнуться первым. Алекс снова посмотрел на стражей порядка.

— Вы пришли сюда, чтобы ее арестовать? Вы правда собирались арестовать эту женщину?!

— Обстоятельства изменились. Мы видели не полную версию фильма, — сухо изложил факты мужчина в сером костюме. И это осознание на Алекса буквально обрушилось. Еще вчера фильм не был дополнен, то есть то, что он видел… действительно произошло в прямом эфире. Только что…

И он сорвался.

— Почему чертов экран не выключается?! — заорал он, чувствуя, как почва уходит из-под ног. Серые полосы и шипение продолжали бить по его оголенным нервам.

— А кто ж его выключит. Включила-то Карина. Пока они не найдут источник, все пропало, — резонно заметил представитель интерпола.

Руки Алекса помимо воли сжались в кулаки, однако его плеча коснулась маленькая женская ладошка.

— Выключите ее ноутбук, и эфир восстановится, — прошептала Мая. Эта гребаная секретарша все знала, все эти недели она была прекрасно осведомлена. Она не имела права молчать. Неважно, какую там она обязана была выплатить неустойку, Алекс десять раз бы ее покрыл хотя бы за толику информации, обрушившейся на него теперь. — Он в кабинете. Ноутбук.

Алекс сорвался с места, все не переставая надеяться, что это розыгрыш. Он был уверен, что если увидит там хихикающую девушку, он ей врежет. Нет, он не бьет женщин, но после такого… За время проезда на лифте он окончательно уверил себя, что это шутка или прикрытие для интерпола, да что угодно, все лучше правды. А потому он врежет Карине, а потом зацелует до смерти и запрет в темном подвале, чтобы точно никуда не делась!

Но ноутбук сиротливо стоял на столике, а присутствия хозяйки в помещении явно не наблюдалось. Ни вещей, ни документов. Будто в кабинете никого никогда и не было. И тогда он вынужден был признать, что даже если он пошлет отряд людей обыскивать каждый уголок банка, Петербурга, да и хоть всего мира, все будет тщетно. Правду он уже знает. Она не лгала.

В дверь вошел Остроградов и хрипло спросил:

— Что ты теперь будешь делать?

— Я полечу к ней. В Швейцарию.

Сначала я плакала, потом слезы высохли, и я уснула. Перелет до Австралии был мучительно длинным. Стоило задремать, я видела лицо Алекса, да и наяву я тоже думала о нем. В какой-то момент от нечего делать я попросила сканворд и начала его разгадывать. Пораженная собственной неэрудированностью, я пообещала себе прочитать в гребаной Австралии небольшую библиотеку… Ну а чем еще заниматься в стране, где никого не знаешь? Только для начала придется научиться читать на английском…

Борт самолета был оборудован несколькими камерами, и уже над Австралией я рискнула взглянуть на то, что происходит внизу. А внизу было море. Только желтое. С высоты дюны и барханы напоминают именно волны. От мрачности и однообразия пейзажа мои губы снова задрожали. Я старалась не дать себе заплакать, но не смогла сдержаться. Когда мы сели, участливый стюард вынес мой чемодан и поставил его на трап, а затем ободряюще улыбнулся. Понятия не имею, сколько ему поведали, но он вел себя образцово, будто лить слезы аж двое суток — совершенно нормальное человеческое поведение. Тем не менее, я заставила себя с ним поговорить, не особенно рассчитывая слышать родную речь в этой стране и дальше. Да, Алекс предупредил, что Шон знает русский, но я не была уверена, что исковерканные слова меня порадуют.

Турбина работала, и я не имела возможности оглядеться из-за развевающихся волос. Они закрывали весь обзор, путались. Жар, исходивший от лопастей двигателя, заставил меня пожалеть о накинутом плаще. А ведь здесь эквивалент ноября. Нет, я не смогу здесь жить!

— Идемте, — поторопил меня стюард. И я стала спускаться по трапу. Когда мы оказались на достаточном расстоянии от турбин, и я ухитрилась пригладить волосы, заметила вдалеке мужскую фигуру около машины. И этот человек даже шага в нашу сторону не сделал, даже от крыла машины не отлепился! Я решила, что не хочу на него смотреть, и низко опустила голову. Только когда стюард поставил мой чемодан, я подняла глаза на Шона Картера. Моего тюремщика. И, надо сказать, он не сделал ни одной попытки меня разуверить. Его холодные серьезные черные глаза словно насквозь меня просверлили, а губы изогнулись в презрительной усмешке. Будто он не ожидал ничего иного, будто я от и до укладывалась в неприглядный образ, в который он меня успел обрядить еще до того, как мы познакомились. И, судя по всему, так оно и было, поскольку он даже не попытался со мной заговорить по-английски. Был уверен, что я не смогу ему ответить.

— Добрый день. — Акцент у него был сильный. Австралийский выговор отличается особым растягиванием слов, но в тот момент мне показалось, что он намеренно надо мной издевается. — Шон Картер.

Моя рука буквально утонула в его ладони. И я далеко не сразу решилась открыть рот и представиться в ответ.

— Карина Орлова, — тихо сказала я и обернулась к стюарду, который тащил остальные мои вещи.

— Благодарю, — сухо бросил Шон мужчине, подхватил чемоданы и начали грузить их в машину.

Я тепло и долго прощалась со своим провожатым, а потом села в машину. Наблюдая за Шоном, который спокойно и расслабленно вел автомобиль, я подумала, что, может быть, если я сделаю первый шаг, попытаюсь с ним наладить отношения, жизнь в Сиднее станет чуточку лучше… Но оказалось, что это идет вразрез со взглядами самого Картера, он не был настроен на поддержание дружеских отношений. Видно, я не так сокрушительно обаятельна, как Алекс… Наверное, он вообще один такой. Я больше не видела ни единого человека, к которому бы Шон по-настоящему уважительно относился.

— Я не гид. Экскурсию по городу стребуешь с Ани, — дикторским тоном объявил Шон, повергая меня в шок и совершенно не обращая на это внимания. — А я тебе лучше расскажу тебе про наш с Алексом уговор. Он прост до невозможности: если я говорю чего-то не делать, ты этого и не делаешь. А если я говорю что-то делать — делаешь. Тогда мы сможем вполне достойно сосуществовать в одном городе. — Тридцатисекундная пауза, во время которой я попыталась прийти в себя и придумать, что вообще можно ответить на это. — Язык тебе придется выучить. Пока учишь — будешь на заочном отделении, — он помолчал, будто подбирая слова. — Я аспирант твоей кафедры. В конце семестра сдашь мне экзамены, дальше посмотрим. Чтобы я их принял, Карина Орлова, придется постараться. — И я возненавидела Австралию еще сильнее. — Кстати, можешь пожаловаться Алексу, мне наплевать.